Великая Отечественная война – это не только сражения и победы. Много написано книг о войне, много в архивах можно найти справок с сухими цифрами о жертвах, ущербе, нанесенном врагом, много мы до сих пор видим страшных следов этой войны. 

Окопная правда
Великая Отечественная война – это трагедия, которая коснулась каждой семьи, лично каждого человека. История этой трагедии нуждается в более глубоком изучении и осмыслении. В послевоенные годы официальная версия зачастую состояла из иллюзий, легенд, полуправды и даже из откровенной лжи. Но ничто так точно не отражает «Окопную правду», не показывает эту страшную трагедию изнутри, как солдатские письма. Они отражают «субъективную реальность» войны, показывают истинные чувства и мысли людей, попавших в ад на земле. Эти письма простодушные, пронзительные, бесхитростные и горькие. Они рассказывают о жизни и смерти на войне, о жестокости и бесчеловечности врагов, да и своих, об ужасах отступления и плена. В последнее время стала возможной публикация этих писем в прессе и даже издание отдельными книгами.
Вот, например, какие строки с фронта пишет рядовой Агапов: «…Нахожусь в очень плохом положении. Вот уже три дня, как я не кушал. Немец очень сильно бомбит, а я лежу в окопе голодный, на спине пулемет, а стрелять нет сил, хочется кушать и кушать»
Конечно, в подобные письма вмешивалась военная цензура, которая изымала письма, содержащие жалобы на плохое питание, начальство, информацию о потерях. Вся почта тщательно проверялась, цензура была тотальной, число цензоров увеличилось вдвое, а на каждую армию приходилось не менее десяти политконтролёров. Проверяющих интересовал эмоциональный настрой бойцов действующей армии. Совсем не случайно почтовая цензура в годы войны подчинялась непосредственно СМЕРШу, Главному управлению контрразведки в Наркомате обороны СССР. 
Одним из самых «мягких» видов почтовой цензуры было вымарывание строчек, содержащих недопустимую для передачи, по мнению проверяющих, информацию. Вся корреспонденция вскрывалась и помечалась штампом «Просмотрено военной цензурой» и разделялась на три группы: «одобрительные», «проблемные» и «критичные» (антисоветские). При обработке проблемных и части одобрительных писем зачеркивались нецензурные выражения, критика армейских порядков и любые отрицательные высказывания о положении в армии, а «критичные» конфисковали и уничтожали вовсе. Но именно эти письма наиболее полно отражают истинное положение на фронте и в тылу, морально-психологическое состояние солдат.
Именно по таким письмам, написанным в самом начале войны, можно судить о готовности нашей армии на этом этапе. Боец Толиков пишет своей матери:   «Насчет продуктов туговато. По 500 гр. хлеба на день, 2 раза приварок, приварок такой – пшено и горох, больше ничего». 
«Нас здесь не кормят несколько дней, – пишет красноармеец Кирилов родителям, – погибнешь не от пули, а от голода».   Видно и недоверие к официальной пропаганде.  Скажем, интендант третьего ранга Фингерут писал: «…Я больше не верю ни газетам, ни радио, когда они передают сведения об обстановке на фронтах». Общее для многих, если не для большинства солдат, мнение выразил военврач Феклин: «…Если подсчитать по сообщениям информбюро, сколько сбито самолетов, уничтожено солдат, танков, то немецкая армия давно должна быть разбита, а на деле она наступает. В газетах пишут неверно. Верховное командование не знает истинного положения дел на фронтах». В близкую победу, хотя бы в 1942 году, уже не верил никто, даже командный состав. Подполковник гвардейской кавалерийской дивизии Щиголев говорил: «Только могут думать дураки да писатели, не видевшие, что творится на войне, о победе над Германией в ближайшее время. Тот, кто на себе почувствовал войну, тот этого не скажет. Действительность сама говорит за это». 

Письма врага
Морально-психологическое состояние и наших, и немецких солдат могло играть важную, если не сказать решающую роль в исходе сражений. Советским военным иногда удавалось перехватить почтовые грузы для немецкой армии. В письмах немецких солдат видно  звериное лицо фашизма, его античеловеческая сущность, махровый антисемитизм. Солдаты вермахта открыто и с удовольствием писали о мародерстве, об издевательствах, и все они были уверены в «блицкриге». 
Тщательное изучение писем солдат противника свидетельствовало о том, что царившее в первый год войны бравурное настроение немецкой армии после холодов зимы 1941–1942 годов сменилось ощущением тревоги и неуверенности. В свободное от боевых действий время политруки устраивали массовое прочтение немецких писем, что придавало солдатам Красной Армии дополнительные силы и уверенность в успехе их благого дела.
В 1941-м, накануне контрнаступления под Москвой, советской разведке удалось сбить и захватить немецкий почтовый самолет с сотней тысяч писем на борту. После обработки сотрудниками СМЕРШа захваченной почты данные были представлены маршалу Жукову. Полученная информация свидетельствовала о том, что в немецкой армии на данном участке фронта царят отчаянные пораженческие настроения. Немцы писали домой о том, что русские проявили себя как прекрасные воины, они отлично вооружены, дерутся с невиданной яростью, а война наверняка будет трудной и затяжной. На основе этих сведений Жуков издал приказ о немедленном наступлении.

Долгожданные строчки
В фондах Крымского краеведческого музея тоже хранятся солдатские письма наших земляков. Недавно мне попались письма жителя села Киевского Василия Бойко, служившего шофером в 196-м Горно-восточном минометном полку с апреля 1942-го по май 1946 года. За участие в боях и походах Василий Иванович был награжден медалью «За боевые заслуги». Его письма из далекого  1944 года адресованы жене. Он пишет их из Грузии, Украины, Карпат и других мест, в которые заводила фронтовая дорога. Часть писем написана на оборотной стороне календаря 1944 года, отпечатанном на украинском языке. Эти пожелтевшие от времени листки бумаги когда-то так ждали дома. Появления почтальона одновременно и ждали, и боялись, ведь вести могли быть не только хорошими, но и трагическими. Письма в тылу становились практически вестниками судьбы, каждое из них содержало в себе ответ на самый главный вопрос: жив ли тот, кого ждут и любят?
В каждом письме Василий Иванович, как и большинство красноармейцев, старался успокоить своих близких, показать, что ему живется не так уж плохо, и он не так рискует, как пытаются представить себе в тылу его родные, а фронтовая жизнь течет своим чередом: «Пока живу – ничего, работаю так же, на старом месте, но только одно дело плохо – пропала моя фронтовая гитара. Она была очень старая. Когда пошли дожди и стало вообще сыро, она совсем распалась до такой степени, что я ей ничего не смог сделать и пришлось ее выбросить. Так что теперь становится все скучней и скучней. А тут еще вдобавок и писем нет и нет».
Иногда, конечно, Василий Иванович упоминает о возникающих проблемах. Так, попав в аварию на своем военном автомобиле, он пишет жене: «Предстоит мне гроза, вернее создается большое дело. Этой подруге я сделал аварию, хотя и небольшую, но серьезную. И решил так, черт с ним, что будет. Хуже смерти ничего не будет». Интересно, что там, на фронте, вдалеке от семьи, боевая машина становится подругой. Именно так ее Василий Иванович и называет в своих письмах.
Когда читаешь эти письма, на первый взгляд, кажется, что они однотипные, большей частью содержащие приветы какой-то родне, без ярких событий, о которых мы привыкли читать в книгах о войне. Но, вдумавшись глубже, начинаешь понимать, что в тот период жители родного села – это не просто односельчане, половина села – это родня, и родовая связь с этими людьми – тот фундамент, на котором держится всё мировоззрение человека. Это то, ради чего он подымается в атаку и бьёт врага. Читая эти письма, понимаешь, какие у человека ценности, что для него сейчас самое главное в жизни, что ему дорого.

Одно такое письмо
Мне хочется в полном объеме, сохраняя стилистику автора, привести письмо Василия Ивановича: 
«Привет из Карпат. Здравствуй Галок! Первым долгом разреши передать тебе свой пламенный фронтовой привет и крепкий поцелуй, а также крошка прошу передай мой пламенный привет Дусе, Марфуше, дяде, тете и Ваське. Также пожелаю вам всем наилучшего в вашей независимой жизни. Теперь сообщаю, я пока жив здоров и невредим, а дальше не знаю как буду. Галочка, в отношении бытовых условий жизни я живу пока ничего. Конечно, ты сама понимаешь как это бывает на фронте,  в общем часом с квасом, а то бывает и с медом. Ну, это, конечно, так иногда или ничего не поделаешь. Сейчас здесь стали идти дожди день и ночь, а скоро начнут летать белые мухи. Да, это плохо, но ничего как-нибудь (сентябрь, а там и май). А теперь Галю, к сведению твоему, что Митю Петренко серьезно ранило, Ивана Юрченко тоже ранило в ногу, смотри, они должны вскоре быть дома. А Федор Клименко и Кульбиди Кирюшка еще здесь и в общем все остальные пока ничего. Теперь крошка в отношении писем я стал получать, вот за время мое выезда из Буденовки, т. е. из последнего места стоянки, я получил 8 штук писем твоих в сентябре месяце и 2 от Дуси, и одно от тети Лизы. Галю! Тетя Лиза пишет так, что она живет неважно и даже просит у меня помощи в деньгах. Теперь она говорит, что одна киевская жительница Красовенчиха Гаша живет в Крыму и живет наша мама с ней или где-то возле нее, но адреса мне никакого не дала. Я написал ей письмо и запросил адрес этой Гаши. Как пришлет, так я буду тогда разыскивать мать, а больше ничего не пишут, кроме того что живут на хуторе Мелихово и живут плохо. Галя! Я тебе послал письма, в одном открытка, где сидят пять штук котиков, а в другом письме один хороший видик красивый цветной скверик.
(Потрясающее свидетельство того, как красноармеец, находясь ежедневно и ежечасно в двух шагах от смерти, не скрывает своих чувств к далёкой жене, больше того, он старается ей доставить радость, прекрасно понимая, что в военное время красивые открытки, которые так любят все женщины, в тылу найти просто невозможно! И он посылает ей их с фронта, вместе со своими крепкими поцелуями. Многие ли из современных мужчин способны на это?) Если их получишь, то храни их до моего приезда, а если не получишь, то напиши мне что не получила. Галок, это все, что я на сегодняшний день имею тебе сказать, пока крошка, разреши мне закончить писать, извини, что мало и плохо написал. Эх…Галю… Жду ответ и встречи, пока с приветом к тебе, любящий тебя твой муж Василий Иванович Бойко крепко-крепко целую. Жди. До скорого свидания. 3/X 44 год».
В одном из писем Бойко пишет о том, что попал на передовую. И сразу в послании ощущается подъем духа, письмо наполняется чувством патриотизма: «В период моей работы мне выпало счастье по-настоящему повоевать с этой рыжей гадиной. Да! Я на переднем крае и два раза в один день отражал контратаки противника и в результате уже есть на моем счету два этих рыжих гада и  несу я славу и честь перед Родиной. Но одно, что я маловато побыл там, только всего семь суток. Правда мне немного руку и ногу потеребило, ну, это ерунда». 
Конечно, далеко не все письма нашего земляка сохранились, лишь малая часть их попала в музей. И из этих маленьких треугольных осколков мы не можем сложить полную мозаику боевого пути красноармейца Бойко.  На сайте «Память народа» есть строчки из наградного листа с описанием подвига, представление к награде медалью «За боевые заслуги», которые красноречиво свидетельствуют о судьбе солдата: «…Шофера Артпарка Красноармейца Бойко Василия Ивановича за то, что за время боевых действий по расширению плацдарма в р-не г. Санок и в последующих боях, он не считаясь со временем дня и ночи по бездорожью, в условиях горно-лесистой местности зачастую под артогнем подвозил боеприпасы на огневые позиции и не имея не одного случая поломки или аварии автомашины, его автомашина всегда боеспособна и в хорошем состоянии».
Письма солдата… О чем думал он, склонившись над листком бумаги и торопливо сочиняя письмо домой – родителям, жене, невесте? Конечно, не о вечности, не об идеологии, не о социализме, тем более не о вождях, даже не о том, чтобы оставить память о себе, о товарищах, о войне потомкам. Главная его забота – успокоить близких, сообщить, что жив, здоров, воюет, бьет врага, и заверить, что вернется с победой. В незатейливых и не очень грамотных весточках солдат домой видишь такую неподдельность чувств, такую тоску по дому и светлую любовь к родным, такое неистребимое желание жить, и не можешь понять – как все это им удавалось.

А. Собещакина,
научный сотрудник Крымского 
краеведческого музея.